Самый спорный пока концерт фестиваля Башмета в Ярославле заставил зрителей вопрошать: «Что вы имели в виду?».

Хотя Soqquadro Italiano всегда был эдаким ансамблем на грани фола. Контр-тенор Винценцо Капецутти — вовсе не профессиональный певец. Он был танцовщиком в Английском национальном балете и балетной труппе неапольского театра «Сан-Карло». Открыв в себе талант контр-тенора, Капецутти точно не бросился осваивать глубины новой профессии. Он принялся эксплуатировать найденный тембр, а многочисленные технические огрехи его вовсе не смущали.

Вообще-то это было вполне простительно в барочных программах. Барокко выросло на домашнем музицировании. Быть обворожительным, не попадая в ноты или неуклюже перескакивая из регистра в регистр, - казалось милым и обаятельным занятием в дворянских домах Европы. Почему нет? Капуцетти с этого и начал, собрав коллектив единомышленников, в том числе Клаудио Борджиани, драматурга и музыканта. На фестивали Башмета, в том числе в Ярославль, приезжали барочные программы Soqquadro Italiano – это было непрофессионально и мило.

Но на сей раз Soqquadro Italiano взялись за Шуберта. Ранимый романтик, писавший тонны серенад и чувствительной вокальной музыки, был бы сильно удивлен интерпретациями Soqquadro Italiano. В спектакле «Ничья комната» (Nobody’s Room) мотивы Шуберта обрели не только академическое, но и джазовое, и фанковое, и танцевально-диджейское наполнение. Вплелись даже темы Брамса и Бетховена.

Сам Винценцо Капецутти пел мало, но в понятной камерной манере. Его почти не было видно, из-за того, что решили сделать световую проекцию с цветами, качающимися деревьями и зданиями современного мегаполиса прямо на артиста, на фоне кубиков почтового серого цвета, которые с непонятным усердием то собирала, то разбирала Кристина Спелти. Капецутто опять сопутствовали тонны вокального брака, но эстетически он был внутри камерного дворцового музицирования, - любовные песни непритязательного содержания во имя всего хорошего и против всего плохого.

Режиссура Борджианни попыталась придать этому милому наивному зрелищу дополнительные смыслы, вроде противопоставления сада и урбанистики, поиска своего «Я» среди множества путей, - и даже музыкальными средствами. Иначе с чего бы темы Шуберта развивать в джазовом ключе? Проблема только в том, что Шуберт в таком токсичном окружении мгновенно гибнет. «Он был совершенно не приспособлен к повседневности», - как очень верно написано в пресс-релизе концерта. Так и с джазом. Стоит музыкантам, очевидно профессиональным и наслушанным (пианист Космо Ноченци и духовик Лучано Оролоджи) начать играть вариации, как собственно Шуберт рассыпается в пылище Армстронга. Прибавочной стоимости просто нет, она минусовая. Именно потому, что Шуберт очень хрупок. Он хрустален. Попытка не пытка, но она явно не удалась.

Забавно, что на творческой встрече после спектакля с его создателями сам Борджианни так и не смог объяснить замысел столь смелой интерпретации хрупкого. Он несколько раз повторил в ответ на возгласы возмущенных слушателей, что хотел лишь дать возможность самим зрителям открыть для себя множество путей постижения Шуберта, в том числе в современных коннотациях. При этом пояснил, что в Германии этот спектакль пока не играли.

Вадим ПОНОМАРЕВ
Фото: Андрей КОЛАБУХИН

NEWSmuz.com