Философия давно перестала быть образом жизни, способом бытия, превратившись в область исследований, в отстраненный анализ, в «философскую речь»; она больше не мыслит первоосновы, она больше не занимается преобразованием мышления, формированием ума и души, внутренним преображением человека. Древний грек занимался философией, которая была для него экзистенциальным выбором, формой жизни, способом мыслить, а чтение трудов Гераклита, Ферекида или Эмпедокла — «духовным упражнением» (Пьер Адо), волевой личностной практикой.

Философские сочинения мыслителей эллинистической и римской эпохи были направлены не на информирование, а на формирование и преобразование мышления читателей. Пифагор, Платон и Аристотель философствовали перед своими учениками не для того, чтобы снабдить их как можно большим количеством информации, они занимались исключительно формированием умов, открывали перед своими слушателями иные онтологические уровни, другие режимы бытия, фактически они подталкивали их к внутреннему преображению, сравнимому с тем, что переживали посвящаемые в мистерии.

Пьер Адо

Как справедливо подчеркивает Пьер Адо, произведения ранних мыслителей не были изложением некой системы (впервые идея систематической философии появится только у средневекового схоласта Франсиско Суареса), они представляли собой «духовные упражнения», направленные на преображение личности. Философия в Античности была способом существования, требующим от философа внутреннего преобразования и личной вовлеченности в каждое мгновение своей жизни. Духовные упражнения вовлекали в себя весь Ум. Тем не менее, современные историки философии продолжают подходить к философии Античности с мерками Средних веков и Нового времени, т.е. они упорно видят в ней теоретическую и абстрактную деятельность, но никак не практику. Философия перестала мыслиться как образ жизни. Адо полагал, что это следствие поглощения philosophia христианством.

В схоластике Средних веков theologia и philosophia оказались друг от друга на значительной дистанции, и философия была низведена до ранга «служанки теологии». И только в эпоху Возрождения мы вновь открыли для себя Сенеку, Эпиктета и, позднее, Марка Аврелия, а потом также Цицерона, и эпикуреизм, и осознали, что философия может быть образом жизни. О том, что философия перестала быть образом жизни с подъемом христианства, пишет и Андре ван дер Брак. Он указывает на то, что Ницше стремился возродить греческий подход к философствованию как образу жизни. К этому можно добавить, что в эти ряды встали Мишель Фуко и Людвиг Витгенштейн.

Открывая труды античных мыслителей, нам следует раз и навсегда оставить привычку применять к ним ценностную систему современности. Вне времени находятся идеи, универсалии, но не их понимание в разные эпохи! «До этого я рассматривал философские тексты — будь то тексты Аристотеля, или Святого Фомы, или Бергсона, — словно они вне времени и у слов всегда одинаковый, не зависящий от эпохи смысл. Я понял, что нужно принимать во внимание эволюцию мыслей и менталитетов на протяжении веков» , — признается Пьер Адо. Для меня это отправная точка. Нельзя одинаково воспринимать тексты античной философии и тексты философии современной. «Будь то диалоги Платона, или же учебные тетради Аристотеля, трактаты Плотина, комментарии Прокла — труды философов нельзя толковать без учета конкретной ситуации, в которой они рождены: они исходят из философской школы в самом конкретном смысле слова, когда наставник формирует учеников, стараясь привести их к самопреобразованию и самоосуществлению. По сути, хотя всякое сочинение является монологом, философское произведение всегда в скрытой форме диалог; фигура возможного собеседника всегда в нем присутствует» , — резюмирует Адо, считая, что философские тексты Античности всегда предназначались ограниченной публике и имели вполне конкретных адресатов — либо группу учеников, либо конкретного последователя, которому они были написаны. Например, по свидетельству Порфирия, Плотин создавал свои работы в ответ на вопросы, которые задавались слушателями. Преподавание философии в течение трех веков, то есть от Сократа до I века почти всегда представлялось по схеме вопрос-ответ. Диалог как философский жанр сегодня почти исчез, на его место пришли систематические трактаты. Сам Адо весьма скептически относится к возможности возрождения в наши дни диалогического характера античной философии. Он полагает, что подобная форма преподавания возможна лишь в сообществах типа античных школ, «организованных во имя того, чтобы совместно жить философией».

Чтобы сознать, что Пьер Адо имеет в виду под понятием «духовные упражнения», нужно выяснить, что он вкладывает в понятие «Дух». Духом он называет то, что Плотин именовал Интеллектом, Нусом, Высшей Реальностью. Нус есть то, что пребывает между Единым и множественностью. Пьер Адо: «Лично я определил бы духовное упражнение как волевую личностную практику, предназначенную для осуществления преобразования индивидуума, самотрансформацию» . Прежде чем остановиться на эпитете «духовный», он перебирал разные варианты: интеллектуальные упражнения, этические, психические, упражнения мысли, упражнения души и, наконец, в своем намерении рассказать о философской традиции в греко-римской античности, он остановился на духовных упражнениях. А затем еще долго объяснял, чем эти самые духовные упражнения точно не являются (например, они не являются синонимом «теологических» или «религиозных», т.к. последние — не более чем их часть).

Остановись Пьер Адо на эпитете «этический», ему пришлось бы пуститься в пространные разъяснения. Как мы привыкли трактовать слово «этика»?

Обыкновенно считается, что этика является учением о морали и нравственности, добродетели, однако давайте обратим внимание на древнегреческое слово ἦθος, этос («нрав», «душевный склад», «характер») и особенно на известное изречение Гераклита: ἦθος ἀνθρώπῳ δαίμων (что можно перевести как: «этос человека есть его даймон»).

Даймон, т.е. посредник между божественным миром и миром человеческим (без негативных коннотанций, появившихся в пост-античную эпоху). Слово ἦθος также имеет значение «местопребывание». А что это за местопребывание, если не та промежуточная срединная точка, в которой встречается/сливается/ и (или) сталкивается человек и божество? Середина, согласно Аристотелю, есть то, что всегда избирает добродетель. Это ее местопребывание. «Между» избытком и недостатком, человеческим и божественным и т.д. Собственно, когда имморалист Ницше нападал на современную мораль, он делал это во имя «добродетели в стиле Ренессанс, virtu, добродетели, свободной от моралина». Но если бы Адо взял эпитет «ноэтический» (обратимся к греч. νόησις — «мышление», νόημα — «мысль», νοῦς — «ум»), его упражнениям не пришлось бы дистанцироваться от неверных коннотаций, связанных с понятием «духовный».

Согласно Адо, формирование умов было фундаментом гуманитарных наук. Можно ли отнести философию к гуманитарным наукам? Андрей Баумейстер подчеркивает, что термин «гуманитарные науки» появился в эпоху Возрождения, в XV веке, однако философия куда древнее. Так может ли она быть гуманитарной наукой? Гуманитарные науки сосредоточены на человеке, на антропоцентрическом понимании мира, в то время как философия способна выступить как путь, ведущий за пределы «человеческого, слишком человеческого».

Питер Кингсли

Современный философ Питер Кингсли сумел возродить греческий подход к философии как образу жизни. Кингсли говорит, что он был ПРИЗВАН Парменидом, как был ПРИЗВАН и Эмпедоклом. «По мере того, как я возвращался в мир досократиков, углублялся в древнегреческие тексты, которые они оставили нам в наследство, я тотчас начал открывать для себя нечто совершенно иное. Эти так называемые философы не были теоретическими мыслителями или аферистами, они совсем не были похожи на рационалистов в современном понимании этого слова. Многие из них представали как чрезвычайно могущественные духовные существа. Греческие тексты, с которыми я вскоре познакомился и которые неверно толковались и неверно переводились на протяжение столетий, показали — когда искажения и неуместные интерпретации были отброшены прочь — что они представляют собой исключительные духовные учения и чрезвычайно могущественные техники медитации, которые все еще могут применяться и практиковаться в настоящее время. Я практиковал их сам и пережил трансформацию. Я вошел в контакт с линией преемственности и учениями античных учителей, которые на заре нашей цивилизации способствовали формированию Западного мира и привели нашу культуру к существованию», — говорит Питер Кингсли.

Джон Буссаич пишет: «Он [Кингсли] рассказывает о беседе, случившейся на Кафедре Классической Филологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе после лекции о Пармениде. Представитель кафедры жаловался, что Кингсли слишком догматичен и что его толкование ничуть не лучше, чем все остальные. Кингсли ответил: «Но Вы и я — не одно и то же. Вы прочитали Парменида так, чтобы суметь изменить его смысл в угоду себе. Я же читал Парменида так, чтобы он смог изменить меня».

Само понятие “философия” должно обрести другой смысл. Помните слова Ницше: «То, что и боги философствуют, кажется мне достойной и благочестивой мыслью, которая может доставить радость даже истово верующему» ? Так он писал в черновиках к книге “Дионис. Опыт божественного философствования”. Известно, что Ницше называл себя учеником философа Диониса. Безусловно, что, философствуя, человек вступает в сферу божественного. И, вновь обращаясь к Ницше, нельзя не подчеркнуть, что «все философы — люди, пережившие нечто из ряда вон выходящее». Много раньше, в эпоху Возрождения, нечто подобное изрек Пико делла Мирандола: “Если кто-либо будет исследовать значение и тайный смысл священных имен Аполлона, то увидит, что они свидетельствуют о том, что Бог является философом не менее, чем прорицателем” .

Быть философом можно только будучи тем, кто осуществляет действие, ибо мысль есть действие. Если же вы до сих пор этого не поняли, вы еще не начинали мыслить. Избавьтесь от ошибочного представления о том, что философ — это кабинетный многознайка, взаимодействующий с миром посредством взгляда в окно и бесконечных научных штудий. Равным образом следует изгнать и другое представление, согласно которому то бессмысленное мельтешение, что производит большинство людей, является действием.

Философия подразумевает активное вмешательство в бесконечно длящийся космогонический акт посредством преобразования внешнего мира, тонкого воздействия на него через выявление парадигмальных структур, которые лежат в основе мироздания; философия — это, если угодно, попытка перенесения «архетипических образов» из mundus imaginalis в материальный мир, мир форм.

«Отпечатать на становлении признаки бытия» (как говорил Ницше) — это и есть философствовать, а значит, действовать.

Философ — не профессия, им невозможно стать. Это своего рода онтологическая заданность, которую человек либо реализует, либо дает ей угаснуть. Есть старая красивая легенда об Ангеле Смерти, чьи крылья усеяны бесчисленными очами. Когда Ангел прилетает к человеку слишком рано, он лишь касается его своим крылом и, дабы тот не забыл об этой встрече, наделяет его дополнительной парой глаз. Глаз, взирающих в предбытие. Так вот, философия и есть такое «взирание» в предбытие. Свою вторую пару глаз философ получает в одно время с первой, только открываются эти глаза не сразу. Иногда для этого нужен учитель, книга, внезапное потрясение, столкновение со смертью, переживание нуминозного. В древности для этой цели служили мистерии.

Ницше, ощущавший себя современником скорее уж Гераклита, нежели представителей XIX столетия, знал, что подлинно мыслить (а значит, осмелиться мыслить опасно) — это переживать опыт божественного философствования. Философствования как действия, как образа жизни. В книге «Ницше. Биография его мысли» Рюдигер Сафрански пишет:

«Для юного Ницше философия — это занятие, которое властно вторгается в жизнь. Оно — не только рефлектирующее отображение жизни, оно еще и способствует ее изменению, оно уже само есть это изменение. Мышление есть действие. Правда, это относится не ко всякому мышлению и не ко всякому мыслителю. Чтобы истины могли быть не только найдены, но и воплощены, должны добавиться особая харизма мыслителя и витализирующая сила идей. Десятилетие спустя, в «Человеческом, слишком человеческом» Ницше назовет таких философов, которые способны воплощать идеи, «тиранами мысли». Наиболее классический их образец мы видим в Древней Греции. Парменид, Эмпедокл, Гераклит, Платон — все они хотели «одним махом попасть в средоточие всего бытия».

Натэлла Сперанская