Пианист, работающий с лучшими классическими певцами. Менеджер, создатель и художественный руководитель арт-проекта «ТенорА XXI века». Директор Московского театра Новая Опера имени Е.В. Колобова. В недавнем прошлом — футболист. Всё это — Дмитрий Сибирцев.
В вашей жизни было несколько, на первый взгляд, нелогичных поступков. Нелогичность первая: сын знаменитого оперного певца Александра Сибирцева, влюбленный в вокал, в оперу, идёт учиться на пианиста. Какой смысл?
— Ну, во-первых, в музыкальной школе на певца не учат. У мальчика в определенный момент ломается голос, потом формируется мужской, и это происходит не сразу — не случайно вокалисты часто начинают профессиональное обучение позже пианистов или скрипачей. Во-вторых, — ну, конечно, был элемент запрограммированной случайности. Живя с папой в одной квартире, я подражал великим певцам на пластинках — тому же Карузо. На каком-то тарабарском, только мне понятном языке пытался изобразить труднейшую Стретту Манрико из оперы «Трубадур» Верди. В соседней комнате папа пел ее же — он в то время из баритона переучивался в тенора. А потом так случилось, что в Крыму мы отдыхали с папиным коллегой, соучеником, замечательным пианистом Александром Ильичом Соболевым. Папа чертил мне огромный круг на песке: «Митя, за него не выходишь». Сам он в это время заплывал за буйки. А я на весь пляж пел всё, что знал. Ну и папа выходит из моря, и тут Александр Ильич и говорит: «Саша, не знаю, будет он певцом или нет, но не отдать его учиться музыке — преступление. Приводи его в школу при Мерзляковском училище {так музыканты именуют Музыкальное училище при Московской консерватории, которое располагается в Мерзляковском переулке}, и пусть учится». Ну и пошло. И, в конце концов, я уже в училище оказался в классе Александра Ильича. Все логично: папа тоже в Мерзляковском учился. И вообще у нас с ним много повторов…
— Ну да, по принципу яблони и яблока…
— Нет, вы себе не представляете, как много. Например, меня выгоняли из училища за драку. Ну и наш великий директор Лариса Леонидовна Артынова сказала: «Мы же так твоим отцом гордимся, а ты…». «Лариса Леонидовна, вы же его тоже за драку выгоняли!» «Да? А, ну ладно, тогда оставайся».
— Хорошо, пойдем дальше. Нелогичность вторая: выпускнику училища при Московской консерватории — прямая дорога в эту самую консерваторию. А вы уехали в Екатеринбург.
— Там были практические соображения — призывной возраст перерос ... ну и дальше понятно. И поступил на два факультета фортепиано и вокал, а потом второй сделали платным, — и остался на фортепиано.
— Наше образование до сих пор заточено на выпуск солистов. Все пианисты хотят быть мацуевыми: вышел, или один или с оркестром, — ты крутой, жизнь удалась. В результате то, чему вы учились, и то, чем занимаетесь как пианист — разные вещи…
— Это да! У нас с «чистыми» пианистами инструмент один, а специфика, задачи разные. Концертмейстерскому делу надо бы учить раньше. А так я по-настоящему понял, что это моё, лет в двадцать шесть, сыграв несколько концертов с настоящими певцами, в частности, с отцом. Хотите честно? Мне как-то всегда не хватало нервов, чтобы быть солистом и вот железно «выстреливать». Когда играешь соло, волнуешься сам за себя — и «накрывает». А тут ты должен быть каменной стеной для солиста. Или мамой, которая тебя защищает, когда ее вызывают в школу.
— Зрители, плохо знакомые со спецификой оперного театра, иногда приходят в ужас, когда в открытый доступ просачиваются сметы оперных спектаклей. «А что так дорого?..». Правда
— а что так дорого?
— Ну смотрите. Хор, оркестр, солисты, декорации, костюмы, вся техническая работа, литературная часть, дизайн. Весь театр, все службы работают на премьеру. Ну вот, например, я говорю «декорации» — это же построение по плану режиссера-постановщика и художника-постановщика, монтаж, демонтаж. А если нет второй сцены, как в нашем театре? Это значит, что от быстроты сборки-разборки декораций зависит, будет у тебя после премьеры (или серии премьерных показов) спектакль на другой день. А годовой план-то по спектаклям никто не отменяет. Дальше — оркестр, солисты, хор должны выучить огромный по объему материал — допустим, 400 страниц нотного текста. Это месяцы ежедневного тренинга. Они это должны впеть, «втоптать» в ноги с режиссером. Сегодня ведь никому не интересен певец, который стоит и поет в костюме. Все должно быть реально и убедительно. Хотите сумасшедшего — нате вам сумасшедшего. Если написано «вульгарная девка», публика не должна видеть певицу с высшим образованием. Плюс пение на разных языках. И получается, что оперный артист — это драматический артист плюс еще что-то очень важное, что и есть наша специфика. Я вот балету завидую: чтобы его ставить, нужно расчистить пространство. Там часто чем меньше декораций, тем лучше. И уж вообще завидуешь драматическим спектаклям на пяти стульях, которые аншлаги собирают… Я не говорю, что это правило, я говорю, что в целом драматический спектакль гораздо дешевле и проще технологически. Их можно ставить пятнадцать в год, необязательно долго «катать». У нас так быть не может: мы должны вдолгую работать. А какой штат иногда в драмтеатре? 150 человек? А у нас 750 человек — мы же про хор, оркестр и т.д. не забываем! Так что я вам вопросом на вопрос отвечу: «А что так дорого?» «А что так дешево?!».
— А про эйджизм почему не говорите? О том, как должен выглядеть артист…
— Ну конечно, визуальный момент сейчас многие ставят на первое место. С одной стороны, да, никому не нужны необъятные Татьяны, которые в сцене письма из «Евгения Онегина» Чайковского ложатся спать наглухо задраенные. Но с другой стороны, — иногда доходят до маразма. Потому что есть выразительность голоса, он не сразу формируется, какие-то партии нужно брать уже опытным артистом — иначе и их завалишь, и сам голос можешь угробить. Ну и все-таки опера — условность. Ну вот смотрите — героине «Мадам Баттерфляй» Пуччини, которую мы ставим в этом месяце, в начале оперы — 15 лет. Не говоря уже о профессиональных умениях, физиологии голоса, — все богатство эмоций может передать только зрелый человек.
— Говорят: научись управлять тремя людьми, десятью, — потом количество уже почти не важно. Вы сначала управляли собой, потом собой и певцом, потом — группой певцов (арт-проект «ТенорА XXI века»), а в один прекрасный день 6 лет назад — театром в 750 человек. Это был перелом сознания или естественный ход событий?
— До определенного момента я давал себе слово, что никогда не буду в структуре — ни боссом, ни подчиненным. Ты артист: удачно сложил карьеру — живешь побогаче, неудачно — победнее. А дальше — отягчающее обстоятельство: я 6 лет пробыл и проработал рядом с отцом, который руководил Самарским театром. Многое понял, пропитался. И когда поступило предложение возглавить оперный театр, — понял, как это интересно и сколько можно сделать. Тут главное в том, что Новая Опера — именно оперный театр. Не «оперы и балета» — вот его бы я ни за что в жизни не «взял». Как, кстати, и какой-нибудь симфонический оркестр, министерство и т.д. Удивительная штука — генетическая память! Вроде бы, знаешь все
опасности, трудности. А в какой-то момент она — хлоп тебя по башке: «Иди сюда!».
— Великий тенор Большого театра Иван Семенович Козловский при первых признаках прохлады выходил в шарфике и пальто. Великий бас Большого театра Максим Дормидонтович Михайлов открывал окно в 30 градусов мороза, вдыхал, выпивал рюмку водки, закусывая соленым огурцом, и выходил петь. Закаляться или кутаться?
— Конечно, закаляться! Как это у Грибоедова — «Не надобно другого образца, Когда в глазах пример отца». Александр Сергеевич Сибирцев десятилетиями моржевал. И не кутался. Но мог дать в морду любому, кто чихнул, кашлянул рядом. Ему 83, и он до сих пор в форме — и вокальной, и мужской. От природы и свежего воздуха певец не простужается. Вот если выпил — и на мороз… Или даже горячего чая хлопнул. Или если рядом какая-то… чихнула. Если артист не хочет брать больничный, потому что потеряет деньги, и заражает полтеатра, я просто зверею. Я готов за это увольнять. Это вопрос этики и гигиены. Я даже считаю, что если в моем проекте «ТенорА XXI века» мы иногда должны петь на улице, ничего особенного в этом нет. Да, нужно особенным образом готовиться. Вести нормальный образ жизни.
— Многие музыканты любят футбол. Некоторые, как вы, даже играли профессионально. Ну и, конечно, оперу и футбол сближает невероятная зрелищность, эмоции. Только в опере Кармен всегда погибает, а результат футбольного матча не так предсказуем — если, конечно, мадридский «Реал» не играет с командой из Лихтенштейна… Так что же — футбол круче оперы?
— Как человек, периодически заглядывающий в букмекерскую контору, я понимаю, у какой команды может не выиграть мадридский «Реал». Вот у ЦСКА мог не выиграть — и не выиграл! Футбол — это очень круто! В команде у меня была кличка «Пианино». И иногда я шел на матч прямо с передачи об опере (я их вел в Екатеринбурге). Говорил о красотах оперной музыки. И иногда те же самые люди, которые только что смотрели передачу, видели меня в спортзале во вратарской форме и удивлялись, что я, не подбирая слов, ору на защитников. «Как же… вы же недавно о высоком… а тут!..» «А это ничуть не ниже, просто они другого языка не поймут». Я же не должен, как в анекдоте про вежливость: «Иван Иваныч, вы были категорически неправы, уронив тяжелую бетонную плиту прямо мне на ногу».
— На какие события в театре в ближайшее время, кроме премьеры «Мадам Баттерфляй» 21 и 23 октября, обратите наше внимание?
— Это три концерта, связанные с двумя печальными и одним радостным поводом. Год назад ушел из жизни скрипач, общественный деятель Дмитрий Коган. А совсем недавно — Иосиф Давыдович Кобзон. Они дружили с нашим театром, бывали в нем… А радостный повод — 90-летие поэта Николая Добронравова, который мы вместе с ним отметим в театре. Ну и, конечно, наш ежегодный Крещенский фестиваль в январе 2019 года. В частности, мы покажем «Пассажирку» Вайнберга, — оперу, связанную с темой Холокоста, — и посвятим спектакль памяти Иосифа Давыдовича Кобзона, который был его инициатором и продюсером. У нас работают великолепные артисты, которые могут убедительно исполнять не только оперный, но и песенный репертуар.
— Как директор и артист Сибирцев отдыхают друг от друга? И как вообще должны отдыхать оперные артисты?
— Часто отдыхаю так: используя собственный директорский отпуск, выезжаю на собственные гастроли. С одной стороны, мне кажется, что артист должен быть постоянно в тренинге, на сцене. С другой, — когда-то умные люди говорили, что если оперный певец не провел 2 месяца на море, — следующий сезон он завалит. Но я не оперный певец, я все время около них. Меняю сферу деятельности. Сажусь за рояль, играю в футбол. В последние годы я стараюсь больше времени проводить с женой и дочкой. Для обычного человека — все равно мало. Это, наверное, неправильно, но прежде чем жениться на женщине, мы женимся на работе.
Михаил СЕГЕЛЬМАН
Фото: Пресс-служба театра "Новая Опера"
